Эльда остановился под широко раскинувшимися ветвями старого, накренившегося, но ещё живого дерева и небрежным рывком скинул с плеч свой незамысловатый скарб. Последний переход выдался долгим, затянувшимся, и Маэдрос с нескрываемым облегчением опустился на сухую, пахнущую прошлогодней листвой, мшистую землю, прислонился спиной к стволу, откинул назад голову и прикрыл глаза. Здесь, в лесу, было подозрительно тихо, не так, как в других местах: некогда Великая Зелёная Пуща нынче была известна под иным, страшным названием – Лихолесье. Однако здесь, у самой границы с Андуином, кое-где всё ещё можно было встретить зелёные островки некогда могучего леса; они, словно мотыльки во тьме, всё сильнее жались к Эльфийской тропе, замысловато петляющей меж умирающими, больными деревьями. И люди, и звери опасались этого места, стараясь по возможности обходить его стороной, либо пользовались проверенным Гномьим трактом. Маэдрос не любил оживлённых путей, хотя назвать оживлённым данный конкретный путь язык не поворачивался. Эльда избегал общества: ему были чужды люди, эльдар, гномы текущей Эпохи, да и они, мягко говоря, не стремились к подобному знакомству.
Свободно сложив руки на коленях и слегка закусив губу, Маэдрос неспешно размышлял. Они с Маглором нечасто расставались, но если расставались, то их пути пересекались ещё нескоро: у каждого был свой, скорбный, путь. Песнопевец нередко отправлялся далеко на Запад, к Заливу Лун и берегам Великого моря, Белегаэра, и тогда над морскими просторами разносилась скорбная Песнь о Падении Нолдор – Нолдолантэ; но некому уже было её услышать и некому вспомнить события тех безнадёжно ушедших, далёких времён. Маэдрос не любил моря, не любил гавани и корабли. На Запад он практически не ходил, предпочитая твёрдую почву под ногами и сухой воздух морскому бризу. Давно он уже не видел брата. Маэдрос знал о сожалениях Песнопевца, поддавшегося уговорам старшего, знал о тех терзаниях и муках совести, что не давали ему покоя; он не знал, насколько ещё его хватит, прежде чем... Об этом Маэдрос уже не хотел думать. 
Эльда устало приоткрыл глаза; во всех его движениях, взглядах, словах, буквально во всём чувствовалась некая отрешённость  и безразличие к происходящему. Столетия сменяли друг друга, одно за другим уходили в прошлое тысячелетия, людские и эльфийские королевства сменяли друга друга, то возвышаясь, то низвергаясь в бездну, - для Маэдроса же время перестало существовать. Жизнь проходила мимо него, оставляя на долю эльда лишь бесцельное существование. Он чувствовал, как с каждым годом постепенно умалялись его силы, как угасало некогда бушующее пламя его фэа. Маэдрос всё прекрасно понимал...
Со стороны Лесных Врат послышался лошадиный храп и фырканье. Эльда скосил взгляд в сторону дороги и, в первую очередь, подумал о Беорнингах и их бесстрашных пони, периодически сбегающих к границе Леса и обратно, и только потом – о редких путниках, знающих об Эльфийской тропе. Данное событие привлекло внимание эльда лишь на мгновение, после чего он вернулся к своей полудрёме на грани реальности и снов. Есть не хотелось, пить тоже, хотелось просто спать, чтобы беспощадное время ускорило свой бег... На этой мысли Маэдрос всерьёз призадумался, что пора бы устроить настощий привал. Эльда поднялся на ноги, отряхнулся и провёл обожжённой ладонью по медным с проседью волосам. Он сутулился, и то ли Эпоха была такая, то ли тяжесть прежних грехов всё сильнее клонила его к земле. Маэдрос поднял походный мешок, поправил ножны на боку, проверил короткий кинжал за отворотом сапога и выбрался на тропу. Он пересёк дорогу, прошёл несколько сот метров вглубь Пущи и ступил за пределы очерченного пути. Прочие путники опасались покидать Эльфийскую тропу, тут было чему бояться, но даже смерть не желала принимать в свои холодные объятия братоубийцу. Маэдроса не пугала здешняя живность, к тому же он неплохо ориентировался на местности. Перемахнув через упавший ствол, эльда остановился и бросил через плечо обеспокоенный взгляд. Его обдало странное чувство; нечто знакомое и сильное, похожее на всплеск белого пламени, поколебавшего его тлеющую фэа... Маэдрос напряжённо нахмурился, отчёго ещё отчётливее стали видны глубокие морщины, пролёгшие меж изломаными дугами бровей и в уголках острых серых глаз.
- Ещё один?.. – не сказал, отрезал. Эльда вскинул подбородок, на его лице застыло выражание сниходительного пренебрежения. Он не замечал и уж тем более не осознавал, почему это обстоятельство вызывало в нём такую злость, такую холодную, клокочущую ярость. Серые глаза нолдо неприязненно сверкнули. В прошлый раз столь же сильно сотряс его фэа возрождённый Дух Глорфинделя, вернушегося в Средиземье в середине Второй Эпохи; его самопожертвование ради спасения сородичей принесло ему искупление, после чего сила души эльда столь возросла, что сделала его почти равным в этом майар, хотя тот по-прежнему оставался воплощённым. Маэдрос скользнул в тень и остановился у подножия ясеня. Он облокотился рукой о шершавый ствол и выглянул на дорогу. Нет, он не прятался, всего лишь стоял где-то на краю тракта, укутанный сумраком леса и в равной степени раздираемый любопытством и злобой. Ещё один... Ещё один прихвостень Валар, отказавшийся от своих деяний и слов; отринувший право на Свободу и Жизнь по своему усмотрению; трус, слабак, принявший правду богов ради возможности возродиться вновь, дабы ЖИТЬ, окутанный искусной ложью якобы свободной жизни. Маэдрос не верил, что братоубийству есть прощение, не верил в Искупление, не верил... Есть только Тьма и пустынные Чертоги Мандоса. Есть только Вечность, где нет конца. А возродиться...Возродиться могли лишь те, что готовы служить Валар столь же преданно и самозабвенно, как служили им ваниар, не только жившие преимущественно в Валимаре и на склонах Горы Таниквэтиль, но даже пытавшиеся подражать владыкам Валинора в произношении и стиле речи. Ваниар Нэльяфинвэ Майтимо не любил никогда.